Перевод интервью Soft Cell (1982)

Текст: Пол Барни (Paul Barney) 

Журнал: Zig Zag

Дата: август 1982 года

В 1981-м песня “Tainted Love” вознесла Soft Cell на головокружительные вершины успеха. Сейчас кажется, что это было уже так давно – но Глории Джонс, чья первоначальная версия этой песни, к сожалению, не стала хитом, должно быть, кажется, что это было только вчера. Нетрудно понять, как Soft Cell удалось обратное – они соединили прочувствованность с синтезаторной аранжировкой и снабдили результат достаточной дозой двусмысленности, чтобы песня могла что-то сказать каждому. Страдание, исступление и всё такое. Обращался ли в ней Марк к мужчине или к женщине? И так ли уж это было важно? Что было важным лично для меня, так это есть ли у меня с собой достаточно мелочи, чтобы купить этот сингл. Без этой пластинки я обойтись не мог. По мере того как лето подходило к концу, звуки “Tainted Love” в чартах сменила мелодия “Bedsitter”. Soft Cell не собирались становиться «группой одного хита». Или, может, лучше сказать, «дуэтом»? В него входят Дэвид Болл, который выглядит как кинозвезда и сочиняет их музыку, и Марк Алмонд.

Именно Марк и согласился дать мне интервью, и вот, уже шагая по Уордор-Стрит в дождливый пятничный полдень, я неожиданно осознал, что иду на встречу с самим Марком Алмондом. Я ужасно боялся, что опоздаю, но когда пришёл в студию “Trident”, оказалось, что у меня ещё пять минут в запасе. Я потратил их на то, чтобы попудрить нос и поразмыслить, не окажется ли мой герой придурком.

Я обнаружил Марка в офисе Soft Cell, он был занят тем, что ставил автографы на своих фотокарточках. Он выглядел именно так, как я и предполагал: весь в чёрном и в белой футболке с нарисованными на ней глазами. Когда я подошёл к нему, он посмотрел на меня и спросил с северным акцентом: «Я тебя задержал? Давай, выпей чаю, покури, я сейчас вернусь». 

Его дружелюбие и открытость сразу говорят мне, что мы найдём общий язык. Он наслаждается жизнью, которую ведёт, и умеет создать у человека ощущение, что ты всегда был с ним знаком. Его смех заразителен. Я начинаю интервью. Как появились Soft Cell?

Марк: Мы встретились, когда я из Саутпорта, где начал изучать в колледже искусство и дизайн, переехал в Лидс, чтобы получить степень бакалавра гуманитарных наук. Раньше я уже жил в этом городе с родителями, ходил там в школу, так что я хорошо знал это место. Там я и встретил Дэйва. Я делал перформансы и слайд-шоу, занимался рисованием и живописью, снимал фильмы на восьмимиллиметровую камеру. Но с художественным колледжем у меня не задалось… пока однажды, когда я проходил мимо студии звукозаписи в колледже, я не услышал эти звуки. Вот так мы и начали писать настоящие песни, а то раньше все тексты, которые я сочинял, были графоманством (смеётся) – это всегда была моя беда. Какое-то время я работал гардеробщиком в танцевальном клубе, и вся эта диско-музыка несколько месяцев грохотала прямо мне в уши. На меня это сильно повлияло!

ZZ: Кому пришла в голову идея сделать кавер-версию “Tainted Love”?

Марк: Нам обоим. Я помню, как спросил у Дэйва, какая у него любимая песня в стиле «северный соул»… и он сказал, что это “Tainted Love”.

У меня не было сингла с ней, но я несколько раз слышал её по радио, когда жил в Ноттингеме. Ну и мы как раз работали в студии, и Дэйв предложил: «Давай её запишем». Мне нравится текст, из-за того, что он очень «бесполый». Эта песня идеально подходила. Если мне не нравится текст песни, я никогда не стану её петь. В случае с песней “What” меня привлекло именно её название. Это такое слово, которое по- настоящему цепляет.

Когда мы записали “Tainted Love”, мне хотелось взять её и сделать эту песню «нашей», и с  “What” я хочу сделать то же.

ZZ: Ты поёшь очень отчётливо. Ты когда-нибудь занимался пением?

Марк: (слегка смущённо) Нет, никогда. Моя мама всегда говорит, что ей нравится, как я пою, потому что можно разобрать все слова! Мне нравится использовать голос как инструмент или просто как звук. Но если ты пишешь текст песни или поёшь чью-то песню, то, мне кажется, к её словам надо относиться с уважением. Я считаю, что от отчётливого произношения многое зависит. Это такое устаревшее представление (смеётся) – но только не для меня. Я передаю свои мысли, и мне хочется, чтобы все слышали, о чём я пою.

ZZ: Ты собираешься переезжать в Нью-Йорк?

Марк: Нет. Не так давно были такие моменты, когда соблазн это сделать был очень велик, потому что все вокруг мне не давали спокойно жить. Я имею в виду не журналистов, а, так сказать, обычных людей. Люди могут вести себя очень неприятно… я вот, например, всегда был очень общительным и открытым, но в последнее время я ощущаю, что становлюсь невротиком.

У меня, правда, есть одно местечко в Нью-Йорке, куда я могу скрыться от всех. Оно пока не моё, но, надеюсь, скоро станет. Только в этом городе я могу расслабиться. Здесь (в Лондоне), когда выходишь на улицу, в тебя тычут пальцем и каждые две минуты подходят с вопросами. Заходишь в обувной магазин, а продавцы тут же несут фотоаппарат, чтобы тебя сфотографировать. Мне хочется сказать: «Оставьте меня в покое, я всего лишь хочу купить пару обуви». А ещё потом у тебя просят автографы. Меня это смущает. Очевидно, это о чём-то говорит, но мне этого не понять. Иногда они просто грубо суют тебе в руки четыре бумажки сразу и даже «пожалуйста» не скажут. А в Нью-Йорке я могу свободно ходить по улицам и заходить в магазины. Людям всё равно, кто я. Я могу идти по улице, и меня никто не станет донимать. Это тот случай, когда эгоистичность Нью-Йорка может быть огромным плюсом. 

ZZ: Что ты думаешь по поводу того, что ты открываешь дорогу для других Марков Алмондов?

Марк: Я всегда, можно сказать, изо всех сил старался быть самим собой, не отвлекаться на то, что мне кричали в спину. Каждый должен оставаться самим собой. Мне не хотелось бы, чтобы кто-то начал что-то делать только потому, что это делаю я. Я не слишком хороший пример для подражания.

ZZ: Чем тебе так нравятся глаза?

Марк: У меня есть «пунктик» насчёт глаз. Знаете, некоторые умеют надевать на себя маску, но потом вдруг смотришь им в глаза, а в них ничего нет. Так часто бывает у тех, кто работает в  звукозаписывающих компаниях. Но всё равно я считаю, что глаза могут быть очень красивыми.

ZZ: У тебя есть какие-нибудь герои? 

Марк: Мне нравятся очень разные люди. Те, кто мне всегда нравились в кино и в музыке, как правило, очень загадочные личности. Сид Барретт, Джим Моррисон, Скотт Уокер… мне нравится музыка 60-х. Сегодня я покупаю альбом Clock DVA, а завтра – пластинку с каким-нибудь новейшим диско-рэпом. Думаю, что нет ничего плохого в такой разбросанности. Когда я в Лидсе работал ди-джеем в клубе, то ставил самую разную музыку… и через какое-то время те, кого раньше на танцполе могли расшевелить только The Cramps, стали подходить ко мне и просить поставить что-нибудь вроде Kid Creole.

ZZ: Расскажи о своём проекте Marc And The Mambas. 

Марк: Когда я обнаружил, что у Soft Cell дела вышли на новый уровень, стало возможным записываться в потрясающих студиях с замечательными продюсерами, я понял, что это не то, чем мне бы хотелось заниматься.

Мне хотелось делать что-то немного более личное, менее приглаженное. Так что я отправился в студию записать “Fun City” и “Sleaze”, которые вдохновлены тем временем, когда я занимался перформансами в колледже и обе рассказывают о «ночной» жизни Лондона. Мы не знали, под каким названием их выпустить.

Однажды мы шутили по поводу названий групп 60-х годов и говорили о змеях – это моё любимое животное. Я и сказал: «Давайте назовёмся Marc And The Mambas». Я тебе сейчас дам послушать пару песен. Недавно я работал с парнем по имени Мэтт из группы The The. Мы записали песню Скотта Уокера “Big Louise” и  “If You Go Away” Жака Бреля. Они выйдут двойным синглом. Без всякой рекламной шумихи и ограниченным тиражом. Может быть, под названием Marc And The Mambas – если только я не придумаю какое-нибудь другое имя.

Марк включает мне кассету. На ней пара новых песен собственного сочинения и две эти кавер-версии. Лучшая из них всех, пожалуй, “If You Go Away”. Она может вам напомнить версию этой же песни в исполнении Ширли Бэйси, но даже если это случиться, не списывайте её со счетов. Марк вовсе не намерен превращать песню в пародию. Не думаю, что он когда-либо в жизни был более серьёзен. Музыка лаконична, а его голос, переполняемый эмоциями, дрожит, но справляется со всеми нотами. Я до такой степени опьянён  всем этим, что не замечаю, что Марка нет в комнате.

Он возвращается с двумя чашками чаю. «Песни пока не сведены, но основную суть ты уловил?» – спрашивает он. Марк не воображала: стоит его похвалить, и он превращается в застенчивого мальчика.

Если бы у меня и нашлись неласковые слова в его адрес, то только в связи с тем, что он совсем не умеет заваривать чай. Плёнка с щелчком останавливается. 

Стиво (менеджер и чертовски приятный парень) спрашивает про песню Бреля: «У кого бы ещё хватило смелости её перепеть?». Мне нечего ответить. Если речь идёт о крике из глубины души, здесь голосу Марка Алмонда нет равных. Он просто знает, как нужно петь. Если он поёт об этом, можно не сомневаться, что он сам это испытал.

ZZ: Тебе больше всего нравятся грустные песни?

Марк: О да, точно. Мне не нравятся весёлые песни про любовь – мои собственные  любовные увлечения никогда не были счастливыми.

ZZ: Что, по-твоему, отличает вас от других электронных групп?

Марк: Дэвиду нравится играть всё самому, с возможностью ошибиться, в то время как некоторые, вроде Мартина Рашента, просто загружают музыкальные идеи в компьютер, и всё звучит само. Если кому-то это нравится, то это прекрасно, но нам это совсем не нравится. На самом деле, синтезаторы – это просто тупиковый путь. Сейчас у нас в музыке гораздо больше акустических клавишных инструментов, а ещё мы собираемся использовать мелотрон. К ним всем давно никто не обращался, потому что они такие неудобные. Ещё я работаю с Полом Бакмастером – он сотрудничал с множеством исполнителей, например,  с Боуи, –  он запишет партию струнных для “Big Louise”. Я хотел бы петь в сопровождении только струнных и ударных.

ZZ: В чём заключалась идея альбома “Non Stop Ecstatic Dancing”?

Марк: Мы пишем сейчас более грустные песни и создаём звук, больше подходящий для слушания, под который, тем не менее, можно танцевать. В “Non Stop Erotic Cabaret” на обеих сторонах было много довольно длинных песен, мне не хотелось ничего укорачивать. Мне это не нравится, всё должно быть таким, каким оно получается.

И, к сожалению, звук от этого стал хуже: он звучит прекрасно на проигрывателе, но не в условиях клуба. Поэтому вместо того, чтобы делать инструментальную версию альбома – это было бы слишком просто – мы записали “Non Stop Ecstatic Dancing” на широкой дорожке: такое звучание гораздо лучше подходит для того, чтобы под него танцевать. 

ZZ: Что ты думаешь о своём затянутом в кожу, садомазохистском имидже?

Марк: Единственная песня, в которой я использовал этот образ – это “Sex Dwarf”. Это была абсолютно трэшевая песня. Она основана на заголовке из «News Of The World» и на том, как это газета наживается на теме секса, превращая её во что-то сенсационное… «Порочный секс-карлик совращает сотню диско-девочек». «Боже мой!» –  подумал я.

“Record Mirror” однажды спросили меня, не чувствую ли я ответственность перед детьми. С какой стати? Я никогда не стремился привлечь эту аудиторию. Хотите видеть меня у себя дома – принимайте меня таким, какой я есть. Единственной причиной, по которой всех шокировал клип на “Sex Dwarf” было то, что это наша с Дэйвом песня. Но зачем я стану притворяться, что не пью, не курю, не принимаю наркотики? Это больше похоже на Haircut 100.

ZZ: Сколько тебе было лет, когда ты взял свою жизнь в свои руки?

Марк: Думаю, когда стал жить отдельно и учиться в колледже. Знаете, когда я ещё жил с родителями, я часто приходил в школу с макияжем и накрашенными ногтями, и меня отсылали обратно домой. Меня недолюбливали, я всем казался смешным. Мне нравились только искусство и английский, потому что на этих уроках можно было дать волю воображению. Я ненавидел математику (…). Мне очень нравился Сид Барретт, и поэтому я начёсывал волосы на глаза, как он. Учителя были убеждены, что я наркоман.

Однажды меня вызвали к директору, и он меня спросил, не принимал ли я недавно наркотики, и я ему подыграл и сказал «да», потому что они только об этом и могли говорить.

Удивительно, как меня вообще не исключили из школы. Моё имя всегда вносили в «особые» списки.

Из своего опыта общения с учителями я понял, что они способны тебя сломать. Однажды меня заставили делать задание по математике у доски перед всем классом, просто чтобы они все могли надо мной посмеяться. Я чувствовал, что именно для этого меня и вызвали. Они всегда стараются подавить тебя.

Всегда найдётся кто-нибудь, кто будет тебя критиковать, и это будет не конструктивная критика, а просто мелкие придирки без повода. Наша звукозаписывающая компания не верила в нас даже после успеха “Tainted Love”.

У них не должно быть права нас критиковать и принижать наши достижения. Мы с Дэйвом делаем Soft Cell, это только наш с ним проект. В любом случае, что вообще такое рекорд-лейбл? Всего лишь приукрашенный вариант банка. Мне нравится заходить туда и просто над ними смеяться.

Стиво отламывает осколок от «золотого диска», который они получили за альбом “Non Stop Erotic Cabaret”. Диск висит на стене – весь в трещинах. Я не спрашиваю, кто его разбил, а просто принимаю этот дар. «Он принесёт тебе удачу», – говорит Стиво, вручая мне осколок. Ясное дело, он стал одной из самых драгоценных из моих вещей. Я думаю, что он действительно принесёт мне удачу, и я точно так же уверен, что  Soft Cell будут постоянно двигаться вперед. Марк Алмонд очень чётко знает, что он хочет делать.

Этой ночью, устраиваясь удобнее под одеялом, я благодарю Бога за то, что существуют синтезаторы, но больше всего – за то, что Марк Алмонд именно такой, как я и надеялся. Милый.