Erasure. Who The Hell Do Erasure Think They Are? (перевод статьи)

Who The Hell Do Erasure Think They Are?

Erasure: Да что они вообще о себе думают?

Q, декабрь 1995

 

В Техасе размер имеет значение. На дорогах здесь по двенадцать полос движения, обед состоит из шести блюд, а в десятигаллонных ковбойских шляпах умещаются все одиннадцать. Прежде чем заняться с кем-нибудь сексом, в Штате Одинокой Звезды приняты продолжительные предварительные ласки. В большом штате всё большое. Всё измеряется в больших количествах. 

Erasure тоже пользуются большой популярностью в Техасе. 

Накачанные парни и пышногрудые девицы энергично танцуют под сотрясающие стены клуба «Ка-Бум!» в центре Хьюстона знакомые электронные звуки, напоминающие симфонию автоответчиков. Сегодня здесь, как совершенно серьёзно утверждают они, «фестиваль Erasure». Йо, и, уж конечно, хо-хо!

Вскоре на сцену выходят сами Erasure и исполняют две песни в акустических аранжировках. Потом они сидят за раскладным столом, раздают автографы и бесчисленное количество раз выслушивают слова: «Вы, это, самая у меня любимая группа». Как-то странно, что поп-группе, давно известной своей лояльностью к гей-культуре, оказывают такой восторженный приём в местечке, чьей основной публикой являются добропорядочные рабочие парни-провинциалы, но именно так всё и происходит. Самих Erasure удивляет их успех в подобном месте, но они не собираются слишком много размышлять над причинами этого явления – как вскоре выясняется, Erasure вообще не любят глубоко анализировать что бы то ни было.

В этом месяце дуэт скромно отмечает своё десятилетие: целых десять лет в статусе Kraftwerk для народа. За эти десять лет группа записала девять альбомов, семь из которых легко взобрались на верхушки чартов, и двадцать два хит-сингла, ни один из которых (кроме, естественно, “Sometimes”) не сможет насвистать даже самый внимательный служащий «Юнигейта». Десять лет они сочиняли энергичные техно-номера и бесстрастные электронные баллады. Десять лет устраивали кэмповые концертные представления, которые нравились любительницам мужчин по имени Тони и безвкусных белых туфлей на шпильках (а иногда – мужчинам по имени Тони, которые носят белые  туфли на шпильках). Группа существует уже десять лет – намного дольше, чем, к огромному удивлению обоих, смогли продержаться вместе The Beatles. 

«Да нет, – недоверчиво усмехается Винс Кларк. – Не может быть, чтобы мы пробыли вместе дольше, чем The Beatles».

«Неужели, правда?» – взволнованно спрашивает Энди Белл, прежде чем решить, что в происходящем сейчас новом всплеске битломании нет ничего хорошего. «Они же это несерьёзно, да? – кривится он. – Они же не собираются взять в группу Джулиана». 

«Ну да, – соглашается Кларк. – Всё это не слишком здорово». 

Когда им напоминают, что ничего подобного The Beatles делать не собираются, Кларку и Беллу становятся интересны подробности этого проекта: как в нём участвует Йоко Оно, записаны новые песни аналоговым или цифровым способом, какую роль во всём этом играет Джордж Мартин, и – наверное, потому, что их новый сингл будет в наступающую пору соревнования рождественских песен конкурировать с “Free As A Bird” ливерпульской тройки, – «хороши ли вообще» новые песни покойного Леннона?

Ну что ж, тогда им ещё только десять лет, дамы и господа. А что помогло им продержаться вместе дольше, чем ливерпульцам?

«Группа в чём-то как семья, – говорит Кларк. – Мы не мешаем друг другу. Мы даём друг другу свободу. Мы никогда не ссоримся». 

Никогда?

«Никогда», – настаивает Белл, продолжая рассуждения Кларка в интуитивной манере, свойственной пожилым супружеским парам. 

«Мы стали друг другу почти что братьями. Если к нам  вдруг присоединяется кто-то ещё, мы с Винсом всегда объединяемся против них. Это словно наш секрет».

Винса Кларка однажды назвали «тёмной лошадкой». Действительно, Кларк редко покидает пределы своего купленного за три миллиона фунтов дома в Суррее, и, уж конечно, нечасто соглашается иметь дело с любопытными журналистами. 

«Я не знаю, зачем это так, – пожимает плечами незаметный «серый кардинал». – Не знаю. Два года назад мы с Энди давали одно интервью, и оно получилось так себе. Оно было очень скучное. Наверное, такое же скучное, как то, что я вам сейчас рассказываю. Так что…».

Кларк (ему сейчас тридцать пять) часто заканчивает фразы на многоточии, пожимая плечами, хмуря брови или непроницаемо улыбаясь. Большую часть времени он просто позволяет Беллу (тому тридцать один) говорить или менять тему разговора, а когда тот не делает этого, оба переключаются на более плодотворные для беседы темы: о недавнем переезде одного из друзей, об ухудшении качества рыбных палочек или о сравнительных достоинствах пива в бутылках и из бочек.  

Если предложить ему отвлечённую тему, Кларк с готовностью рассуждает на неё. Его низкий голос мог бы принадлежать какому-нибудь базилдонскому таксисту. Но на любой вопрос о причинах непрекращающегося интереса к Erasure ответа вы не получите. Например, спросите у Кларка, почему Erasure всегда любила публика, но никогда – музыкальная критика, и он отвечает со всей тягой к общению пациента больницы для душевнобольных:

«Не задумывался». 

Энди Белл более разговорчив, но сохраняет слегка отстранённый, загадочный вид. Вкупе с его прозрачной бледностью, это свидетельствует о многих поздних ночах, неразумно проведённых в нездоровой атмосфере танцевальных клубов, – но, по крайней мере, он готов обсуждать микрофеномен Erasure. Начнём хотя бы с того, что концерты их прошлого тура во многом превратились в пантомиму, когда Белл, всё больше наслаждаясь возможностью продемонстрировать свой гардероб, красовался на подмостках по всему миру, одетый лишь в коротенькое трико и несуразный золотистый гульфик. 

«Я забыл о чувстве меры, – сокрушается он. – Понимаете, дело в том, что я считаю, что я – клоун. Они мне очень нравятся. По-моему, они замечательные люди. Но всё может оказаться чрезмерным, превратиться в нечто в духе Либераче (американский пианист-шоумен). Я бы не хотел, чтобы меня запомнили таким. Не то чтобы мне так уж хотелось, чтобы меня помнили, но быть клоуном – это очень полезно. По-моему, все время от времени должны в них превращаться. Это помогает увидеть, как ты на самом деле смешон».

А что думал Кларк о костюмированных танцах своего поющего друга?

«По-моему, это было очень забавно, – сдержанно отвечает тот. – Он иронизировал над представлениями о себе. Когда играешь на сцене, ты словно превращаешься в другого человека. На сцене ты ничего не изобретаешь, а просто повторяешь одни и те же песни».

После этого ответа логично смотрится вопрос о вкладе самого Кларка в экстравагантные концертные постановки Erasure. Чем конкретно он занимается в них?

«Ничем особенным, – легко смеётся он. – Просто жму на кнопку, и начинается песня. На концертах музыку воспроизводят секвенсоры, так что я просто загружаю песни, и всё. В этом туре мы, к тому же, смогли подключить маленький телевизор, и, когда мне становилось скучно, я смотрел его. К сожалению, хорошо на нём ловился только “MTV”, так что какое-то время его я и смотрел. Но и это мне довольно быстро наскучило».

Не раздражает ли такой незаинтересованный подход к делу других музыкантов, которые в поте лица зарабатывают на жизнь, играя на сцене?

«Не думаю, что тех, кто приходит к нам на концерты, это особенно раздражает». 

Неужели у него никогда не возникает желания схватить электрогитару и врубить мощный рок-рифф?

«Нет, – вздыхает он. – Может быть, оно было у меня, когда я только начинал, но не сейчас. Мне для этого не хватает харизмы. На сцене я чувствую себя очень неловко».

Выходит, он выбрал неправильную профессию?

«Забавно, правда? Когда я учился в школе, мне не хотелось, чтобы меня замечали. Я хотел поменять имя на «Джон», потому что мне казалось, что «Винсент» звучит слишком странно. 

Но ведь наверняка в известности есть и плюсы?

«Я так не думаю, – размышляет он. – Разве что не приходится платить за выпивку. Но это же стандартная формулировка рок-музыкантов, ведь так?»

Несмотря на свою сдержанность по отношению к рок-музыке, Кларк всё же иногда находил в себе достаточно смелости, чтобы позволить себе самую главную из всех прихотей шоу-бизнеса: экстравагантную причёску. 

«Это правда, – без лишних эмоций соглашается он. – Но я постепенно терял волосы. Я решил, что могу в последний раз позволить себе что-то необычное». 

«Понимаю тебя», – виновато бормочет Белл. 

Расположившись в роскошном пустом баре на севере Хьюстона, Кларк и Белл мужественно переносят допрос. Они оба не отличаются крепким телосложением. Белл более атлетичен, под его футболкой вырисовывается небольшое брюшко. Кларк, напротив, настолько худощав, что с лёгкостью может сойти за помощника старика Стептоу (персонаж британского комедийного сериала начала 1960-х). 

Они вежливо и терпеливо отвечают на вопросы, но так и кажется, что, будь их воля, они охотнее занялись бы чем-то другим. Например, легли бы на процедуру по откачке желчи. Но коли уж мы здесь собрались…

Все песни Erasure похожи одна на другую. Что на это скажете?

«Нет, для меня они не похожи, – уверенно отвечает Кларк. – Ну, вот и всё, что я могу по этому поводу сказать». 

«Хм-м-м, – приходит на помощь другу Белл. – Интересно, а новые песни Beatles походят на их старые? Ведь люди именно этого и хотят, верно? Если бы они записали что-то в совершенно другом стиле, это отпугнуло бы слушателей». 

Вы пишете песни по лекалам. Это так?

«Я думаю, мы их придерживаемся», – соглашается Кларк. 

«Но, – отмечает Белл, – мы не станем говорить друг другу: «А давай-ка снова напишем что-нибудь в стиле “Victim of Love”».

Ты заслуживаешь тех денег, которые тебе платят за то, что ты делаешь?

«Без понятия, – отвечает Кларк, который, предположительно, заработал около пятнадцати миллионов фунтов стерлингов, играя в Depeche Mode, Yazoo и Erasure.  – Трудный вопрос, да?»

У тебя есть талант от бога?

«Нет, – спокойно говорит Кларк. – Энди талантлив от природы. А я просто умею делать музыку. Я подхожу к тому, что делаю, с гораздо более практической стороны. Я работаю с компьютерами. Если в студии я пытаюсь что-то придумать, иногда я просто перебираю цифры, пока что-нибудь не начинает получаться».

Разве процесс написания песен от этого не превращается просто в математику?

«Ну да». 

Что написано в графе «профессия» в ваших паспортах?

«Такой графы в них же больше нет, ведь так? – с неоспоримой логикой возражает Кларк. – Она была в старых паспортах, которые с чёрной обложкой». 

«В моём написано “музыкант”», – говорит Белл.

Какой самый лучший альбом в мире?

«”Dark Side of the Moon”, – не задумываясь отвечает Кларк. – Самый лучший в мире альбом. Без вопросов». 

«А для меня это “Parallel Lines” Blondie, – объявляет Белл. 

Где бы были сейчас Erasure без появления в Британии изменяющих сознание наркотиков?

«Ну, – начинает Белл, – музыка в стиле Hi-NRG существовала ещё до того, как все начали увлекаться экстази, да? Потом появился эсид-хаус, “Pump Up the Volume” и S’Express.  Потом зародилось техно. Но вот вчера мы играли в клубе, и у них звучала техно-музыка, но при этом никто не был под «кайфом». Не было никаких наркотиков, ничего такого. Но в Британии в клубах часто можно увидеть, как люди, накачавшись экстази, танцуют под один и тот же повторяющийся мотив. У меня так никогда не получалось. Даже под экстази у меня не получается настолько включиться в то, что там происходит, и просто танцевать под один пульсирующий ритм». 

Может ли музыка Erasure вызывать эйфорические, трансоподобные состояния сознания?

«Со мной иногда такое случается, – признаётся Кларк. – Не то чтобы у меня от неё появляется эйфорическое настроение, но она действует на меня вроде как гипноза. Ну, не гипноза, но просто иногда выходит так, что просто сидишь и слушаешь её. Но при этом, правда, можешь ещё и завести разговор о футболе или ещё о чём-нибудь». 

«Ты когда-нибудь использовал в песнях какие-нибудь звуки, которые нельзя услышать, а можно только ощутить? – обадривающе спрашивает Кларка Белл. – Какие-нибудь инфразвуки?»

«Нет», – отвечает Кларк. 

Если вы подерётесь, кто из вас победит?  

«Я его поколочу», – улыбается Белл. 

Чтобы оживить этот скучный допрос с пристрастием, мы пытаемся по-быстрому сыграть в «Мистера и миссис» – популярную в 70-х вечернюю телевикторину. Притворившись её ведущим Дереком Бейти, я задаю Энди шесть вопросов о Винсе. Тем временем, Винс удалился в воображаемую закрытую комнату, где слушает в наушниках лёгкую оркестровую музыку. Энди даст ответы на эти вопросы, а потом вернётся Винс и сам ответит на них. Смысл заключается в том, чтобы узнать, насколько хорошо оба участника Erasure на самом деле знают друг друга. 

Первый вопрос тебе, Энди: что прежде всего станет делать Винс, оказавшись в гостиничном номере?

Энди: «Он заглянет в мини-бар, съест что-нибудь питательное, включит телевизор, распакует сумку, сложит в ящик комода носки и бельё, повесит на вешалку пальто и выкурит сигарету». 

Вопрос номер два: Винса ждёт казнь на электрическом стуле – что он захочет съесть и выпить на своём последнем в жизни обеде?

Энди: «Он захочет съесть мяса. Ростбиф. Выпьет кружку пива «Хайнекен экспорт», больше чем пятипроцентного, сильноалкогольного». 

Третий вопрос: Если бы вы оба застряли на необитаемом острове, вы, по мнению Винса, могли бы, в конце концов,  начать спать друг с другом? 

Энди: «Может быть и да». 

Вопрос четыре: Если бы Винс мог изменить одно событие в истории Erasure, что это было бы за событие?

Энди: «Последний тур. Он бы сделал так, чтобы его не было». 

Пятый вопрос: Если бы Винс мог изменить в тебе что-то одно, что бы это было?

Энди: «Он бы сделал так, чтобы я не опаздывал». 

Вопрос номер шесть: За какую из пластинок из его фонотеки Винсу больше всего стыдно?

Энди (долго молчит): «Вот об этом я не знаю». 

Спасибо, Энди. Винс, пожалуйста, возвращайся. Энди ответил на шесть вопросов, которые я сейчас задам тебе. Отвечай на них как можно искреннее, но не забывай, что твои ответы должны учитывать то, что, по мнению Энди, ты мог бы сказать. 

Первый: Ты приезжаешь в очередной отель. Что ты делаешь в первую очередь?

Винс: «Распаковываю вещи, иду в туалет, включаю телевизор». 

Два: Тебя собираются казнить на электрическом стуле. Что ты ешь и пьёшь в последний раз в своей жизни?

Винс: «Кружку пива. Он, наверное, сказал, что «Бекс». Он не слишком хорошо разбирается в пиве. А что касается еды, то, пожалуй, я съем телятины. Что сказал он? Почти угадал». 

Три: Если бы вы оказались на необитаемом острове, закончилось ли бы всё тем, что вы стали бы спать друг с другом?

Винс: «Нет. Что он сказал? Он сказал, что может быть и да? Пусть мечтает». 

Четыре: Если бы ты мог изменить одно событие в истории Erasure, что бы это было за событие?

Винс: «Я не стал бы ничего менять. Он сказал, «последний тур»? Ну, если бы его не было, мы бы тогда ничему не научились». 

Пять: Если бы ты мог изменить что-то одно в Энди, что бы это было?

Винс: «Я бы сделал так, чтобы он чуть пораньше просыпался». 

И последний вопрос: За какую пластинку в твоей фонотеке, по мнению Энди, тебе больше всего стыдно?

Винс: «Он этого не знает». 

Верно! И за какую же пластинку тебе больше всего стыдно?

«Арт Гарфанкел, – смеётся он. – Его сольный альбом».

А сейчас пусть Энди скроется в сверкающей комнате, а Винс займёт место на подиуме и ответит на следующие шесть вопросов. 

Вопрос первый: Было ли в детстве у Энди какое-то событие, о котором он сожалеет и о котором может с уверенностью сказать, что оно повлияло на всю его оставшуюся жизнь?

Винс: «Ему здорово доставалось за то, что он писал на стенах имена своих сестёр». 

Вопрос второй (второму из вас): Какая у Энди любимая гитарная музыка?

Винс: «Может быть, Бадди Холли».

Вопрос третий: Если бы Энди пришлось пойти на свидание с Оливером Ридом (английский актёр) или Майклом Бэрримором (английский телеведущий), кого из них он бы выбрал?

Винс: «Бэрримора».

Вопрос четвёртый: Какая телепрограмма, с его слов, больше всего повлияла на него в детстве?

Винс: «“Top Of The Pops”».

Вопрос пятый: Есть ли какая-нибудь песня, которая оказала огромное влияние на его жизнь?

Винс: «Это “Dancing Queen” или “Union City Blue”».

И, наконец, шестой вопрос: Энди умеет жонглировать?

Винс: «Нет». 

Энди, возвращайся обратно. Винс ответил на полдюжины вопросов о тебе. Вот что это были за вопросы…

Первый: Мы спросили у Винса: «Было ли в детстве у Энди какое-нибудь событие, о котором он сожалеет и про которое может с уверенностью сказать, что оно повлияло на всю его дальнейшую жизнь?»

Энди: «Событие, о котором я сожалею? Может быть, о том, что переспал со своим лучшим школьным другом? Он сказал, то, что я писал на стенах имена? Ну, я тогда был совсем ещё малыш». 

Второй: Какая гитарная музыка, по мнению Винса, тебе больше всего нравится?

Энди: «Мне нравится, как звучат гитары в панке. Громко и немузыкально».  

 

Третий: Ты можешь выбрать, к кому отправиться на воображаемое свидание: к Оливеру Риду или Майклу Бэрримору. С кем захочешь встретиться? 

Энди: «С Оливером Ридом. Он, я знаю, сказал, что с Бэрримором». 

Четвёртый: Какая телепрограмма больше всего повлияла на тебя в детстве? 

Энди: «Мне, наверное, надо было бы сказать, что “Top Of The Pops”. Но это была либо “Tiswas”, либо “Potty Time” Майкла Бентайна». 

Пятый: Есть ли какая-нибудь песня, которая оказала огромное влияние на твою жизнь?  

Энди: «“Dancing Queen”».

И последний, шестой, вопрос: Ты умеешь жонглировать?

Энди: «Да».

«Не умеешь ты жонглировать», – возмущённо фыркает Кларк, не обращая внимания на правила приличия, принятые на телевикторинах для домохозяек. 

«Ну, тремя мячиками – нет, – защищается Белл, – но двумя – могу».

«Это не жонглирование, – протестует Кларк. – Это ты просто… подбрасываешь пару мячиков в воздух». 

Результаты на табло свидетельствуют, что Энди, набравший четыре очка, против всего лишь двух Винса,  побеждает. В утешение Кларк откусывает кусочек бутерброда и, по ведомой лишь ему одному причине, начинает рассказывать анекдот.

«Ну, вот, значит, жил был кролик, которого вырастили в лаборатории. Однажды он сбежал из лаборатории на соседнее поле, и там встретил какого-то зверя с длинными вислыми ушами и пушистым хвостом. «Кто ты такой?» – спрашивает кролик – раньше он никогда не видел других кроликов. «Я кролик, и ты тоже, – говорит другой кролик. – На, съешь морковку». Лабораторный кролик грызёт её и говорит: «Как вкусно!». «Конечно, вкусно, – отвечает другой кролик. – Кроликам нравится морковь. А ты когда-нибудь встречался с крольчихами?» «Нет», – говорит лабораторный кролик. «Ну, тогда пошли за мной в нору», – говорит ему новый друг. И он идёт, и там встречает кучу других кроликов, и крольчих тоже. «Вот здорово! – говорит лабораторный кролик после того, как весь вечер провёл вместе с крольчихами. – Но сейчас мне надо возвращаться обратно в лабораторию». «Зачем  тебе это? – спрашивает его приятель. – Здесь у тебя прекрасные зелёные поля, полно моркови, и все крольчихи – твои». «Ну да, – говорит лабораторный кролик. – Только мне до смерти охота покурить». 

Участники Erasure начинают громко хохотать и долго не могут остановиться. Ну же, ребята, успокойтесь.   

Английский текст интервью брала с замечательного фэн-сайта erasurette.com, но это было давно, и сейчас он, видимо, не функционирует, потому что ссылка на статью не работает. В других местах Интернета её не нашла.

Рубрика "Who the Hell...?" была, судя по всему, в этом журнале в то время регулярной.

Здесь тоже не столько информация, сколько всякие забавные истории из жизни, тем и интересно. 

Оригинал: