Wentworth Miller | Full Q&A | Oxford Union
Вентворт Миллер | Вопросы и ответы| «Оксфордский союз»
17 октября 2016 г. (дата появления видео на YouTube)
(Аплодисменты в зале).
Ведущая: Сначала выпей воды. (Смеётся.) Знаете, мы с Вентвортом оба
довольно сильно нервничали перед тем, как сюда выйти.
Вентворт Миллер: Да.
В: Мы оба впервые в этом зале… (Смеётся.)
ВМ: Мы друг друга хорошо понимаем.
В: (смеётся). Я хотела для начала вспомнить, что ты родился недалеко
отсюда, в Чиппинг-Нортоне. Твой отец учился здесь по стипендии фонда Роудса. Ты
чувствуешь какую-то связь с Великобританией, Оксфордом? Какие чувства у тебя
вызывает возвращение сюда?
ВМ: Да, чувствую… для начала,
спасибо, что пригласили меня, и спасибо вам, что пришли сюда сегодня. Я очень
рад быть здесь, это на самом деле похоже на какое-то возвращение домой – и это
странно, потому что у меня не осталось вообще никаких воспоминаний об Оксфорде.
Моя семья уехала отсюда, когда мне был год, мы вернулись обратно в Штаты, но я
действительно чувствую… я чувствую, что у меня есть здесь корни.
В: Продолжая разговор о твоей семьe – твой отец учился здесь, а на
странице о тебе в «Википедии» перечислены все те страны, из которых были родом
твои предки. Ты рос в такой семье – чувствуешь ли ты благодаря этому связь с
разными культурами?
ВМ: С места в карьер про
национальности… (Выдыхает, смеётся.)
(Зрители смеются).
ВМ: Да, я горжусь тем, что мои предки
были родом из разных культур, – я могу об этом думать и вспоминать, когда это
необходимо. Некоторые из моих предков были рабами на юге Америки, некоторые –
шахтёрами из небольших городов в Пенсильвании, и у меня в жизни были времена,
когда мне надо было найти какой-то резервный источник мужества, стойкости и
упорства, и мысль о том, через что прошли члены моей семьи, об их разнообразных
трудностях и достижениях, о том, что они преодолели, просто о том, что я
существую благодаря тому, что они их выдержали, придавала мне сил.
В: А как это влияет на твою карьеру?
Получалось ли у тебя воспользоваться какими-то из этих свойств, когда ты играл
конкретные роли, часто ли твоя личная жизнь плавно переходила в
профессиональную?
ВМ: Это сложный вопрос, в нём много
тонкостей. Я чувствую, что словно бы есть какая-то параллель между мной как
личностью и моей жизненной дорогой и теми ролями, которые я смог сыграть.
Например, Майкл Скофилд в «Побеге» – частично в нём привлекает именно то, что он
мастер по освобождению из запутанных ситуаций, он стойко проходит через
трудности. Он выжил в крайне сложных обстоятельствах, и, думаю, наблюдать за
ним в его путешествии, видеть, как он постоянно превращает солому в золото, –
это вдохновляет, это может по-своему оказаться близким каждому. И лично мне это
точно близко.
В: Наверное, ты можешь нам рассказать
чуть подробнее о своём творческом процессе, о художественном процессе, сопровождающем
работу над каждой ролью.
ВМ: В нём много всего намешано. Я
знаком с разными подходами. Я думаю, что, в конечном счёте, каждому актёру
нужно найти то, что хорошо работает именно для него. В моём случае… я ищу
личную связь с персонажем – как я могу проникнуться теми обстоятельствами, в
которых они оказываются. Также помогает обращение к архетипам. Традиция рассказывать истории существует уже
много веков. Есть архетип воина, архетип волшебника, архетип короля, архетип
любовника. Я пытаюсь понять, на кого из них больше похож мой персонаж, и тем
или иным образом использую этот архетип. Иногда мне может помочь какая-то песня
или произведение искусства или, может быть, моя собственная детская фотография
– что-то, что заставляет меня на личностном уровне почувствовать связь с этим
персонажем.
В: Это, наверное, как-то связано с…
Ты изучал английскую литературу в Принстонском университете. Как считаешь, это была хорошая
основа для твоей карьеры, ты что-то взял от неё?
ВМ: Пожалуй, да. Когда я учился в
колледже, я читал много книг, писал работы о многих книгах, анализировал
тексты, изучал персонажей, темы и диалоги – всё это, конечно, задействуется,
когда я сижу и читаю сценарий и пытаюсь лучше познакомиться с ролью, на которую
меня приняли.
В: Какой самый лучший совет тебе
давали? Знаешь, в Оксфорде ведь очень много начинающих актёров и актрис. Как ты
считаешь, какой совет из тех, что тебе давали, оказался самым лучшим?
ВМ: Думаю, что когда приходишь на
прослушивания, надо… не обязательно играть то, что надеются от тебя увидеть, а
как можно лучше сыграть свой собственный вариант этого персонажа. Однажды мне
дали совет: «Не читай описаний». В Соединённых Штатах, когда идёт кастинг в
фильм или телесериал, продюсеры составляют такую вещь, как «описания», – у них
есть список персонажей, на роли которых они ищут актёров, с описанием каждого
персонажа, и иногда в них прямо так и указывается: «Мы ищем молодого Тома
Хэнкса». И если ты молодой Том Хэнкс, тогда эта роль, наверное, твоя – давай, иди
и покажи, на что способен. Но если ты молодой Джон Малкович, то тогда она тебе,
может быть, и не подойдёт, и поэтому если ты, молодой Джон Малкович, приходишь на
прослушивание и пытаешься как можно лучше изобразить молодого Тома Хэнкса, тогда
роль тебе не отдадут – и не только не отдадут, а ещё и подумают: «Ну, этому
парню… наверное, надо ещё подучиться». Что надо было сделать – это пойти туда и
как можно лучше показать им своего молодого Джона Малковича, даже если это не
подходит для роли – потому что ты всё равно не получишь эту роль, ведь им нужен
не такой актёр, но зато они запомнят: «Ну, это был потрясающий молодой Джон
Малкович. Я возьму этого парня на заметку на будущее».
В: Это, наверное, как-то связано с
твоей ролью в «Запятнанной репутации», где ты, можно сказать, играл молодого
Энтони Хопкинса. Как прошли съёмки этой картины?
ВМ: К счастью, во время этих съёмок мне
не пришлось особо волноваться о том, как сыграть молодого Энтони Хопкинса.
Сначала мы сняли мою часть фильма, действие которой происходит в 1950-е. А уже
потом пришёл он, просмотрел эти отснятые фрагменты и дальше играл этого
персонажа с оглядкой на то, как сыграл его я. Это было для меня, по меньшей
мере, очень лестно.
(ВМ и зрители смеются).
В: Отсюда мы, наверное, можем перейти
к некоторым другим твоим ролям, которые тебе удалось заполучить до «Побега».
Что тебе особенно запомнилось, как ты пробивался в актёрский мир Голливуда?
ВМ: Можно ещё раз вопрос?
В: (смеётся). Можешь немного рассказать нам о своих ролях до «Побега»?
Как ты смог стать таким актёром, как сейчас?
ВМ: Пожалуй, я действовал методом
проб и ошибок. Думаю, я долго был тем самым Джоном Малковичем, который пытается
быть Томом Хэнксом, старался втиснуться в рамки, которым, на самом деле, не
соответствовал. Когда я приходил на прослушивания, особенно сразу после
окончания колледжа, я относился к ним как к собеседованиям на работу: «Привет,
как ваши дела, я вам подхожу, я выучу все свои реплики, я не буду опаздывать».
Вовсе не факт, что они хотят увидеть именно это. Прежде всего они хотят увидеть
тебя – что в тебе есть уникального, интересного, странного. Прошло много
времени, прежде чем я понял, что процесс прослушивания – это когда ты заходишь
в комнату с незнакомыми людьми, «расстёгиваешься» и выплёвываешь из себя самое интимное,
что в тебе есть, а когда прослушивание закончено, «застегиваешься» и
уходишь. Это суть этой работы, в этом и
проявляется на практике твой профессионализм. Если бы кто-нибудь мне это объяснил
в таких выражениях, когда я только закончил университет и думал, что
прослушивания – это всё равно что собеседования, я бы тогда завязал с актёрской
карьерой, меня бы это слишком напугало. Так что процесс продвижения вверх по
голливудской лестнице – от одного из актёров до приглашённого актёра к
постоянным ролям в сериалах и до главной роли в сериале напрямую зависел и был
тесно связан с тем, как я всё больше привыкал проявлять свою подлинную сущность
в самых разных ситуациях.
В: В те годы мог ли ты как-то влиять
на те роли, которые играл, была ли у тебя возможность создавать персонажа отчасти
самостоятельно, по-своему, или же ты чувствовал, что тебе навязывают, как его
играть?
ВМ: Как я уже сказал, я пытался
вписаться в такие рамки, в которые я вовсе не обязательно легко вписывался.
Дело в том, что в Голливуде тогда не писали ролей для открытых геев со
смешанным расовым происхождением. В какой-то мере, и сейчас таких ролей не
пишут. Поэтому мне приходилось выбирать из того, что имелось, и потом работать
над тем, чтобы вписаться в эти роли. Я стал совершенно по-другому думать о
процессе прослушиваний и голливудского кастинга, когда кто-то объяснил мне, что
когда обычный актёр приходит туда, приходит на кастинг, он чувствует себя
гостем на вечеринке и боится наследить на ковре. Надо делать наоборот. Ты сам
должен принимать на себя роль хозяина, чтобы это они приходили в гости к тебе.
И в конце концов, когда я уже был
достаточно уверен в себе и лучше понимал, кто я и что я могу предложить им как
человек и как артист, тогда вне зависимости от роли, вне зависимости от того,
кого они искали на неё, я просто приспосабливал её к себе, делал её своей.
В: Пожалуй, твой ответ легко
перетекает в мой следующий вопрос. Когда я изучала информацию о тебе, меня по-настоящему
поразила твоя абсолютная уверенность в собственной идентичности и в том, кто ты как личность, и то, что ты,
будучи открытым геем в Голливуде, так откровенно рассказываешь о трудностях, с
которыми ты сталкивался, и о проблемах, которые с ними связаны. Можешь немного
рассказать нам, как ты пришёл к тому, что можешь говорить о себе так открыто?
ВМ: Ну, для начала, разочарую вас про
уверенность в себе.
(Зрители смеются).
ВМ: Прямо сейчас, например, я очень волнуюсь. (Зрители и ВМ смеются.) И для меня это «и то, и это» – я
одновременно и уверен в себе, и боюсь. Я думаю о себе как о воине, но меня
также легко ранить. (Шумно выдыхает, зрители
смеются.) Мне бывает полезно прислушиваться к себе, к тому, как я себя
ощущаю физически, – вот, например, как сейчас, когда я признал, что чувствую
какое-то волнение, какую-то тревожность, желание понравиться, необходимость
быть идеальным, необходимость говорить красиво. (Зрители и ВМ смеются.) И это нормально, потому что я постоянно,
секунда за секундой, напоминаю себе, что ничего из этого не обязательно. Я могу
просто прийти сюда и могу быть каким угодно – то, какой я сейчас, со всеми
недостатками – это уже прекрасно. Если то, что я говорю, никого не затронет –
замечательно. Если то, что я говорю, затронет одного человека – здорово. Это
постоянное балансирование между открытостью и осторожностью, уверенностью и
ранимостью. Это нелегко даётся, но позволяет мне почувствовать, в чём именно
заключается это равновесие. Раньше, когда я слышал это слово, то думал о (делает жест со сложенными в щепотку пальцами) неком дзеновском состоянии, когда
ты перестаёшь сопротивляться, – и вот, глядите, я достиг равновесия. Но
равновесие больше похоже на ходьбу по
канату – мы постоянно вынуждены немного корректировать свои движения, чтобы не
свалиться туда или сюда. Именно так я теперь и определяю для себя равновесие, и
это помогает мне чувствовать себя комфортно. Я говорю. Это моя правда. В
самовыражении есть красота, но оно же и пугает. Оно полезно, но я также жалею,
что пришёл сюда сегодня. (Зрители и ВМ
смеются.)
В: (смеётся). О нет, нет! Да…
ВМ: Это всё сразу. Всё сразу.
В: Думаю, остальные люди чувствуют то
же, что и ты, потому что ты так открыто рассказываешь о том, что чувствуешь сам,
так естественно и честно. Знать, что это нормально – это успокаивает всех остальных. Я вот тоже очень
боюсь, тоже беспокоюсь, что запнусь на словах, – такое ощущение, что мы вместе
в этом бою и создаём что-то позитивное своим диалогом.
ВМ: Да, мы вместе… (Смеётся, зрители смеются.) Ты и я, в
одном окопе. Я вспоминаю один этап своей жизни, если конкретно – годы учёбы в
колледже, – сама мысль о том, что я когда-то буду сидеть в одной комнате с
незнакомыми людьми и говорить о депрессии, говорить о суициде – тогда я просто
не мог о таком мечтать, я бы очень боялся. Но сейчас я чувствую, что благодаря
тому, что я выбираю открыто говорить об этом, мне гораздо легче, чем некоторым
зрителям здесь, потому что испытывать депрессию или тревожность – это одно, но
если ещё и приходится их скрывать – это другое. Значительную часть своей жизни
я тратил много времени и сил на то, чтобы что-то скрывать, притворяться, что
всё прекрасно. Но сейчас мне уже не надо это делать, и сегодня я могу тратить
эти время и силы на что-то другое, и это оказало на меня колоссальный эффект,
как на личностном, так и на творческом уровнях.
В: Думаю, это очень важные слова,
потому что – не знаю, знаешь ли ты об этом – по оценкам, у 50 процентов
студентов в Оксфорде возникают проблемы с психическим здоровьем. И, по-моему,
разговор об этом помогает людям. Если можешь рассказать об этом всем – это
успокаивает, и я знаю, что не я одна так думаю. И как бы ты объяснил людям, что
они действительно могут достичь такого состояния, когда они счастливы и
довольны самими собой? Как этот процесс проходил у тебя?
ВМ: Давайте вернёмся к этой модели
превращения соломы в золото. Я рассматриваю её как алхимический процесс – когда
мы берём что-то тёмное и странное, наш тайный стыд, то, что мы не хотим, чтобы
узнали другие, и превращаем его в нашу сильную сторону, в то, что делает нас своеобразными,
то, благодаря чему наши истории цепляют и их стоит рассказывать. У меня был
преподаватель по актёрскому мастерству, который читал нам лекции перед каждым
занятием, такой у него был стиль – хэштег #преподаватель_по_актёрскому_мастерству (зрители
смеются) – и он… однажды он спросил нас: «Ну что, кто здесь хочет быть
звездой?» И мы все подняли руки – «Потому-то мы и приходим сюда в 10 часов утра
по четвергам». А он сказал: «Прекрасно. Когда вернётесь домой, напишите список
всего в своей жизни, за что вам стыдно, – таких вещей, что если бы о них кто-то
узнал, то вы бы просто умерли со стыда. Просто запишите их все – начиная с
мыслей о собственном теле и до того случая, когда вы дали пинок своей собаке. Просто
запишите их все, это будет ваш первый список. Список тех вещей, о которых вам
бы не хотелось, чтобы узнали другие. А потом начните другой список – его
назовите «То, что сделает меня звездой». А дальше возьмите всё, что написали в
первом списке, и передвиньте во второй – потому что именно это мы хотим видеть,
когда идём в театр, это мы хотим видеть, когда включаем телевизор, это мы хотим
видеть, когда идём в кино, – мы хотим видеть, как другие люди честно показывают
нам человеческую жизнь». Для меня это тогда было непривычно. Я помню, что когда
учился в колледже… там была очень конкурентная среда, помню, как мне постоянно
напоминали, что я теперь оказался в числе самых лучших и умных. И от этого… от
этого просто было нечем дышать, было ощущение, что в этой схеме очень не
хватает пространства для совершения ошибок. Что любое проявление ранимости
будет восприниматься как слабость. Поэтому когда у меня действительно начался
кризис – а в колледже я долгое время провёл в кризисном состоянии – я ни к кому
не обратился за помощью так скоро, как мог бы, – так часто, как мог бы, – из-за
этого, из-за этого страха. И сейчас именно от этого в своей жизни я и стремлюсь
избавляться – спокойно, миролюбиво, осторожно.
В: Да, думаю, эти слова, больше, чем
что-либо ещё, положительно отзовутся в тех, кто сегодня сюда пришёл, в тех
студентах, которые пришли послушать тебя, как ты говоришь об этих темах.
Сейчас, наверное, пора уже предоставить им возможность задать вопросы.
ВМ: Здорово.
В: Что если мы пройдём к тому
джентльмену в середине первого ряда…
Молодой человек: Да, большое спасибо
за это. Мне интересно узнать, что для тебя значит счастье?
ВМ: Счастье. Замечательный вопрос.
Кажется, именно в Штатах люди особенно озабочены счастьем и тем, как его
достичь. Для меня счастье – это не особенно реалистичная цель. Я стремлюсь к
тому, чтобы быть довольным, а если у меня при этом ещё и получается испытать
счастье – то это просто прекрасно. В последнее время я осознанно обращаю
внимание на те моменты, когда я испытываю радость, потому что она приходит и
уходит так быстро. Где я в это время был? Что слушал? С кем был вместе? Что ел?
Это нужно замечать, чтобы когда тебе бывает трудно, когда ты не испытываешь
радости в жизни, ты мог бы воссоздать эти моменты, используя некоторые
инструменты из своего арсенала.
В: Замечательно. Ещё у кого вопрос?
Да, давайте теперь туда… вот так.
Девушка: Мне очень понравилось читать
твои сценарии, которые ты недавно сделал публично доступными, – «Стокер» и
«Дядя Чарли».
ВМ: Спасибо.
Девушка: Интересно, ты планируешь
дальше развиваться в этом направлении или хочешь вернуться к актёрской работе и
сосредоточиться на ней?
ВМ: На данном этапе я не уверен, что
меня ждёт в будущем как сценариста или актёра. Актёрская работа, съёмочная
площадка – раньше это было одно из тех немногих мест, где я мог выразить свои
чувства, выплеснуть свой гнев, свою печаль. Сейчас я это делаю в других местах.
То же касается и текстов, которые я пишу. Сначала я писал сценарии, все из
которых были в какой-то мере автобиографичными, но с оговоркой: «О, это же
вымышленная история, с вымышленными персонажами». Но в них же было и много моих
личных бзиков. (Зрители смеются.)
Сейчас я больше пишу эссе, которые иногда публикую на «Фейсбуке», и в них
рассказываю о каких-то вещах, которые истинны и действительны для меня. В
будущем я надеюсь делать это ещё больше – я не исключаю возможности написать
ещё сценарий, сыграть ещё роль, кроме роли в «Побеге». Но сейчас для меня
будущее – это поиск новых способов самовыражения и рассказа о своей истории,
какими бы они ни были.
В: Давайте пройдём к… вон там, первый
ряд.
Девушка: Ты говорил о своей депрессии
и, конечно, я знаю, через что ты прошёл за годы своей карьеры, и тебе уже не
так мало лет… я это не в плохом смысле, извини. (ВМ, девушка и зрители смеются.)
ВМ: Да.
Девушка: Как ты смог со всем этим
справиться? Я знаю, что это очень сложно, – но ты до сих пор здесь, живой.
ВМ: Да, я до сих пор здесь.
(Зрители смеются).
ВМ: И я это говорю не в шутку, это
подтверждение факта. К сожалению, депрессия не у всех проявляется одинаково – к
сожалению или к счастью – не знаю, не хочу как-то это определять. У каждого она
разная. Иногда у неё химические причины, иногда – биологические, иногда
причиной может стать среда. Поэтому то, что хорошо помогает одному, не обязательно
поможет другому. Но я действительно могу точно сказать, что самовыражение
оказывает огромный эффект. Важно иметь какой-то сосуд, куда можно поместить то,
что кипит внутри тебя, твою злость, твой страх, твоё чувство вины, твой стыд, находить
способы вынести их наружу – может быть, на бумагу, может быть, на холст, может
быть, пробежавшись по стадиону. Просто выведи эти чувства за пределы себя – как
только они начинают прорываться на поверхность, сделай что-то, чтобы вынести их
наружу. Другой способ – это забота о себе. Просто такие моменты, когда я делаю
что-то, чтобы помочь себе настроиться на правильную частоту, – можно жечь
шалфей, пойти пообедать с кем-нибудь из друзей, принять ванну с солью – это такие
небольшие действия, которые я могу сделать для себя, которые не отнимают много
времени, сил, денег, которые меня поддерживают. Думаю, часто мы пренебрегаем
собой, сосредотачиваемся на внешних вещах и делах, но и здесь (указывает рукой себе на грудь) есть
многое, что нуждается во внимании. Ещё я бы позаботился о том, чтобы говорить с
собой с любовью и поддержкой. Я понял это в определённый период своей жизни. У
меня есть друзья (усмехается), я умею
быть хорошим другом, и когда мой друг переживает трудные времена, я знаю, как
быть рядом, как слушать его без осуждения, поддерживать, показывать, что
понимаешь, может быть, обнимать, может быть, молчать и держать за руку. Я знаю,
как это делать для друга. Я понял, что когда я сам переживаю трудные времена,
когда я, так сказать, «налажал» (изображает
жест «кавычек»), я говорю себе: «Ты чёртов придурок!» «Как ты мог!» «Ну конечно!»
«Чего ты ждал?» Если бы я разговаривал со своими друзьями так, как я раньше
говорил с собой, – друзей бы у меня не осталось. Поэтому я начал обращать
внимание (усмехается) на то, как я говорю
с собой вслух и про себя. И тот разговор, что ведётся в голове, – гораздо более
трудный, но, думаю, что те слова, которые произносишь вслух, можно критически
оценивать и контролировать. Так что если вы разговариваете с собой вслух – я а
это делаю – позаботьтесь, чтобы употреблять слова, которые выражают любовь,
поддержку и помощь. Начните работать над тем, чтобы стать лучшим другом самому
себе.
В: Следующий вопрос. Давайте пойдём
к… на первом ряду, вот он.
Молодой человек: Ты только что упомянул
об этом – о том, что у тебя есть опыт оказания поддержки другим людям. И, как
сказала Фрэн [ведущая], душевное
здоровье – это довольно серьёзная проблема для многих в Оксфорде. И вопрос не
только в заботе о себе, но и в том, как проявлять заботу о других людях.
Поэтому я хотел спросить, какой совет ты мог бы дать, основываясь на
собственном опыте, как лучше всего поддержать других людей, которые испытывают
депрессию и тревожность и тому подобное?… Вот так.
ВМ: Отличный вопрос. Он у многих
вызывает трудности. Многие знают людей, переживающих кризис, но не знают точно, что им сказать. Может
быть, они боятся сказать что-то неправильное. В таком случае предлагаю начать
прямо с этого – подойти к этому человеку и сказать: «Я не знаю, что сказать, и
я боюсь, что скажу что-то не то, но я понимаю тебя, вижу, что с тобой что-то происходит,
– я хочу, чтобы ты знал, что я готов тебе помочь. Если тебе нужна поддержка, я
могу тебе её дать – скажи мне, как именно тебя поддержать». И таким образом вы
признаёте, что вы сомневаетесь, не знаете, что сделать или сказать, признаёте,
что понимаете его, и это даёт человеку ощущение, что его понимают, слышат,
признают его проблему, а это очень важно для того, кто переживает кризис. Часто
люди из-за страха намеренно не обращают на это внимание, надеются, что этот
человек сам справится со своими проблемами: «Надеюсь, ты возьмёшь себя в руки и
вернешься к нам, когда у тебя всё будет “нормально”». (Изображает жест «кавычек».) Но кроме того сказанные вами слова
помогают начать диалог. Это важно. И когда ты начинаешь диалог с этим
человеком, когда он чувствует, что ты его поддерживаешь, и когда ты передаешь
ему инициативу в этом разговоре, когда говоришь «скажи мне, как именно тебя
поддержать», тогда это позволяет ему понять, что он сам в определённой мере
ответственен за то, что с ним происходит. И тогда он получает возможность
принимать собственные решения, а для человека, находящегося в подавленном,
тревожном состоянии, это может стать новым опытом. И тогда можно начинать
искать, какие другие ресурсы вам доступны, – может быть, есть что-то в
студенческой больнице, может быть, какая-то программа в университете, может
быть, какая-то группа взаимопомощи, где сами студенты оказывают психологическую
помощь и поддержку другим студентам, а если ничего этого нет, то где это
найти.
В: Хорошо… Так, сейчас давайте…
вопрос с заднего ряда, молодой человек в оранжевой футболке.
Молодой человек: Привет, сначала
хотел бы поблагодарить тебя за то, что ты пришёл сюда сегодня. Вот мой вопрос:
за годы своей карьеры ты сыграл много ролей, и ты упоминал, что вкладываешь в
них некую честность, и поэтому в какой-то момент тебе приходится убеждать себя,
что эмоции, которые ты изображаешь в этих ролях, – они настоящие. И, как мне
кажется, при этом можно легко потерять собственное «я» в этих переходах от
реальности к тому, что ты играешь как персонаж на экране, так? Поэтому как ты поддерживаешь это равновесие в настоящей
жизни?
ВМ: Прекрасный вопрос, в нём много
сложностей. Как я отличаю, что реально, а что нет? Иногда это непросто, потому
что именно за это мне платят – за то, чтобы я делал правдивой какую-то ситуацию, которая лжива. Можно сказать, что, в
какой-то мере, работа актёра – это хорошо лгать или лгать как можно честнее.
Когда я играю сцену в «Побеге» и я Майкл Скофилд, и мне приходится на кого-то
злиться или горевать или изображать страх, я обращаюсь к своему собственному
опыту. И в течение энного количества дублей камеру помещают в разных местах и
снимают и твою игру, и игру твоего партнёра, и если в этой сцене меня хватают
за горло и душат, то мне придётся это сыграть 30-40 раз, и в какой-то момент (усмехается) моё тело действительно
начинает верить, что меня на самом деле пытаются задушить, потому что я
стараюсь честно передать реальность этой ситуации. Не помню, чтобы на уроках
актёрского мастерства мне кто-то рассказывал о том, что случается, когда ты
закончил снимать сцену и тебя отпускают домой – а сцена тебя всё ещё не
отпускает: «Ну как же, меня ведь в последние три часа душили». И вот в таких ситуациях
я и понимаю, как важно заботиться о себе. Поэтому когда я сыграл в особенно
напряжённой сцене, когда моё тело действительно может поверить, что то, в чём я
только что снимался, – это правда, и мне приходится как бы возвращать себя
обратно в реальность, то тогда я иду прогуляться, встречаюсь с кем-нибудь из
друзей, смотрю фильм, который, как я знаю, меня рассмешит, занимаюсь такими
делами, которые, как я знаю, приведут меня в чувство, которые меня успокоят, и
которые, в конечном счёте, меня защищают.
В: Спасибо за вопрос. Давайте теперь…
сюда.
Молодой человек: В общем-то, я тоже
нервничаю, как ты. И у меня два вопроса. Первый – хотя тебя уже спросили о
счастье – я всегда сужу о людях по ответу на один вопрос – приносят ли им
счастье деньги?
ВМ: Приносит ли что?
Молодой человек: Приносят ли деньги
счастье?
ВМ: Приносят ли деньги счастье…
Молодой человек: Да.
(Зрители смеются).
Молодой человек: И второй вопрос – я очень хотел бы
узнать, что ты думаешь о выборах в Америке? Кого ты поддерживаешь – Дональда
Трампа или Хиллари Клинтон?
(Зрители смеются).
ВМ: Хм-м. (Вдыхает-выдыхает.) Деньги счастья не приносят. Это мой ответ на
этот вопрос. С их помощью можно многое
решить. Деньги могут многое уладить. Приносят ли они чувство самоуважения? Нет.
Приносят ли они чувство удовлетворения собой? Нет. На самом деле, можно даже
легко разочароваться, почувствовать, что тебя предали… Ведь меня, как и нас
всех, учили думать, что Голливуд – это такое шикарное место, связывать его со
славой, богатством и вечеринками, учили, что когда я сам попробую этой жизни,
всё станет прекрасно – а потом я обнаружил, что, на самом деле, вовсе она не
прекрасна, и даже яснее понял всё то, чем именно она не прекрасна.
Если говорить о выборах, я задаю и
задавал себе только один вопрос: «Справится ли она с этой работой?», и ответ –
да.
В: Давайте вернёмся к прозвучавшему
ранее вопросу – когда ты говорил о том, что деньги не приносят счастья, и о
простых, несложных действиях… мне это напомнило о том, как ты говорил о том,
как можно, например, принять ванну с солью и делать такие простые действия. И,
думаю, это интересно сравнить – люди легко могут подумать, что у тебя есть
деньги, тебя никто не выгоняет на улицу, у тебя есть всё, что тебе нужно, – но
они не совсем понимают, что эти простые действия… что мы мало о них задумываемся
в нашей жизни с её бешеным темпом… не задумываемся, что нужно делать передышки.
Нашёл ли ты… легко ли у тебя получается делать шаг в сторону от этого бешеного
потока, приходится ли тебе заставлять себя заботиться о себе?
ВМ: Нет… но мне пришлось приучить
себя задумываться об этом. Эти действия не входили в моё обычное расписание, обычно
я стремился каждый день выполнять текущие дела, потом браться за новые. В
колледже был очередной опрос, очередной тест, очередной экзамен, очередная
лекция, очередное собрание, очередная вечеринка. Я постоянно был сосредоточен
на вещах за пределами меня самого. Сегодня я действительно напоминаю себе, что
надо сделать передышку, и действительно напоминаю себе, что то, что нужно для
заботы о себе, легко доступно. Провести день где-нибудь на курорте – для меня
это было бы слишком стрессово, я от этого не расслабляюсь. Гораздо больше мне
нравится спокойно посидеть минут пять на скамейке. Я побродил по вашему
студенческому городку, видел несколько скамеек – такие вещи легко доступны.
Может быть, они не подействуют на вас так, как они действуют на меня (смеётся), но когда я останавливаюсь, перевожу
дыхание, чуть-чуть спокойно жду – даже если это длится всего пять минут, это
очень многое меняет.
В: Давайте пройдём к…. вон там
девушка в красной кофте.
Девушка: Привет. Рада знакомству с
тобой, Вент. ManKind Project. Расскажи про него и о том, как он повлиял на тебя и помог
тебе стать таким, как сегодня.
ВМ: ManKind Project. Это организация, членом американского
отделения которой я являюсь. Она была основана около 30 лет назад. Её участники
– мужчины – поддерживают других мужчин,
делая то, что они называют «мужской работой». Для меня это было… это был новый
и поначалу пугающий опыт – сидеть в кругу мужчин и честно рассказывать о себе.
В течение двух лет, каждый понедельник с семи до десяти вечера я приходил на встречу с
шестью-десятью мужчинами, и мы говорили о том, как прошёл наш день, о наших
жизнях, о планах, о хорошем, плохом, неприятном и чрезвычайно неприятном. И это
было намеренно «сакральное» место: чем бы ты там ни поделился, оно оставалось там. И… многое во мне изменилось.
Трудно будет об этом рассказать за то время, которое у нас есть. Одно из этих
изменений – это было словно… Когда ты приходишь в ManKind Project, у них есть обязательный процесс
«инициации», когда тебе разрешают сесть вместе с этими мужчинами и рассказать о
себе. У меня было ощущение, что впервые
в жизни я пережил что-то, чего никогда не испытывал, чего нет в западном мире,
– этот процесс инициации. Если кто-то из вас проходил обряд бар-мицвы – он
чем-то похож на неё. Я говорю за себя – у меня в жизни никогда не было момента,
когда лет в 12 или 13 ко мне подходил старейшина деревни и говорил: «Сегодня ты
становишься мужчиной – приходи и садись у костра вместе со старшими и слушай
мудрые предания старины. Позволь нам показать тебе, что значит быть мужчиной, –
как мужчина ходит, как он говорит». Меня никто этому не учил, поэтому, как и
многие мужчины, я вынужден был в одиночку разбираться со всем самостоятельно, и
в результате (усмехается) получилась
очень противоречивая смесь. Получилось так, что в 40 лет я всё ещё ощущал себя
каким-то мужчиной-мальчиком, находящимся в какой-то неопределённой зоне,
поэтому возможность присутствовать рядом
с этими мужчинами – некоторым из них было за 80, все они работали в
разных областях – слушать их рассказы, настраиваться на одну волну с ними и
чувствовать ответную поддержку – во мне
это всё перевернуло. Именно там я впервые публично рассказал о своей
сексуальности. Своей семье и друзьям я в частном порядке сообщил, что я гей,
уже много лет назад, но эта группа – это было первое место, куда я пришёл и
сказал: «Я гей», и мне ответили: «Хорошо. Садись». И больше ничего, и это было
потрясающе – то, что они не стали придавать этому факту такое большое значение,
такую тягостную значимость, которую я сам много лет ему придавал.
В: И, наверное, просто то, что ты мог
быть полностью честным с собой по этому поводу.
ВМ: Да…
В: И на тебя при этом не давили…
ВМ: Найти такое пространство, где ты
чувствуешь, что тебе разрешено быть самим собой, – это бесценно. Мы не всегда
его находим даже у друзей и в семье. Мужчины из ManKind Project неслучайно зовут друг друга братьями,
а не друзьями – потому что брат может тебе сказать то, чего не скажет друг.
В: Вопрос с правой стороны, вот
здесь.
Молодой человек: Ты упомянул о тех
вещах, которые ты бы не хотел никому рассказывать, и как они, если, по сути
дела, выставлять их на всеобщее обозрение, сделают тебя знаменитым. У меня такой
вопрос: как ты справляешься с критикой, резкой критикой, даже ненавистью публики
по отношению к тем вещам, о которых ты бы не хотел рассказывать?
ВМ: Меня ненавидят?
(Зрители смеются).
ВМ: (смеётся). Я знаю, что ты имеешь в виду. Актёрская игра позволяет
мне создавать безопасное и организованное пространство, куда я могу вынести всё
то, о чём мы говорили. Например, когда я играю Майкла Скофилда, и ему надо
получить от кого-то то, что ему нужно, и он плачет, кричит, дерётся с кем-то –
слова, которые он произносит, вовсе не обязательно мои. И те эмоции, которые я
вкладываю в эти сцены, – вовсе не обязательно кто-то поймёт, откуда они
взялись. Никто не узнает, что я вспоминаю при этом о каком-то конкретном
событии из своего детства, о тех моментах, когда я чувствовал унижение, страх,
сомнение, – и приношу это в сцену. Никто из зрителей никогда об этом не
догадается. То, что они поймут – это то, что Майкл что-то переживает, и это
правдивые эмоции, они кажутся подлинными,
сильными. Вот что я здесь имею в виду. Поэтому с помощью актёрской работы я
создаю для себя безопасное пространство, в котором могу поделиться тем, что
чувствую. Но это не обязательно похоже на мою автобиографию. Но в этой игре действительно проявляется моё «я». Но
одновременно это и не я. Но и я тоже. Но и не я.
В: Думаю, когда ты говорил об эссе,
которые ты пишешь, то в них эта грань немного размывается – потому что если ты
используешь свой личный опыт в безопасном пространстве за пределами своих
ролей, разве ты тогда немного не выходишь за эти безопасные рамки в том, что ты
пишешь? Как проходил этот процесс, что ты думаешь о том, что сейчас рассказываешь
о себе всё без утайки, тогда как раньше делал это только через призму актёрской
игры?
ВМ: Это освобождает, всегда
освобождает. У меня была возможность ответить на тот мем, который появился не
так давно. Я пару раз увидел его в своей новостной ленте в соцсети. Он меня
задел, расстроил, и тогда я постарался вынести эти чувства наружу. И я записал
их на бумагу, решил опубликовать этот текст онлайн, он оказался на «Фейсбуке» и
потом во многих других местах, и многие люди увидели в нём для себя разное – что-то о
суициде, о депрессии, о проблемах с восприятием своего тела, о фэт-шейминге. А
я смог избавиться от этого чувства, и это было приятно. А потом я понял, что
мой процесс самовыражения, который по определению эгоцентричен, – а я использую
это слово в положительном значении – также может оказаться полезным для других,
потому что я выразил словами то, что могло оказаться близким многим, но они, по
той или иной причине, не стали бы об этом говорить. И это меня воодушевило, это
помогло мне поверить, что когда я захожу туда, где живут эти чувства, и
признаю: «Это для меня трудно, я этого боюсь, в этот момент я испытываю стыд»,
то я захожу туда, куда не отказались бы заглянуть все из нас, если бы нам это
разрешили. И это действие для меня напрямую и конкретно связано с самой сутью
актёрской игры. Один из моих преподавателей часто говорил, что актёрская работа…
что она считается благородной профессией, потому что актёр проживает свою
жизнь, идя навстречу тому опыту и эмоциям, которых обычный человек, наоборот,
всю жизнь старается избегать. Поэтому
так важно, чтобы у нас были актёры, потому что через них, через эмоции,
которыми они делятся, и истории, которые они рассказывают, мы все можем
коллективно испытать некий катарсис и преображение.
В: Да, конечно. Делая это, ты
планировал быть неким образцом для подражания, ты знал, что так получится?
ВМ: Нет, я никогда не собирался
становиться образцом для подражания. (Смеётся.)
Думаю, если подходить к людям с таким видом, будто хочешь сказать: «Я хочу вас
кое-чему научить», то они тут же закрываются – по крайней мере, я бы так и
сделал. Поэтому единственное, что я могу, – это рассказывать о своём примере и
надеяться, что он затронет кого-то ещё. У меня есть страница на «Фейсбуке»,
которую я веду в последние два года. Она публично доступна, там много «лайков»,
я делаю посты о гендерной идентичности и суициде, там же есть несколько моих
персональных эссе. Я очень мало пишу там о чём-то вроде «Побега» или
«Легенд завтрашнего дня», и меня
спрашивали, как я выбираю, что
опубликовать. Я выбираю, что опубликовать… потому что хочу достучаться до двух
человек – до себя и до кого-то ещё. Эта страница существует, чтобы я мог
расширять собственное знание, она предназначена в помощь моему образованию, и я
надеюсь, что и кому-то другому, кто, может, даже и не нажимает на кнопку с
«лайками», кто даже и не оставляет комментариев, – окажется близко то, чем я
делюсь и о чём рассказываю.
В: Давайте пройдём на задний ряд…
девушка в сером шарфе…
ВМ: Мне просто любопытно, что для
тебя значит успех и можешь ли ты дать нам совет, как его достичь?
ВМ: Успех и как его достичь. Для меня
успех – это когда я чувствую, что я в согласии с собой. Согласие – это когда я делаю
то, что чувствую и говорю. В первые четыре десятилетия моей жизни всё было
по-другому: тогда то, что я думал, я говорил лишь иногда, а делал – лишь время
от времени. И когда у меня получается уравновесить эти действия, я чувствую,
что что бы я ни делал, что бы ни переживал, – это успех. Я нахожусь внутри своей
правды, я разговариваю со своей правдой. Как этого достичь? Практикой. Чтобы
говорить правду, нужна практика и прощение. Нужно прощать себя за то, что не
получилось что-то сделать правильно, чем бы это самое «что-то» ни было. Прощать
себя за то, что оно не было сделано красиво. Помню, когда я учился в колледже,
одна из мыслей, которая постоянно была рядом со мной, звучала так: «Делай
хорошо или не делай вообще». И когда – и если – у тебя действительно получается
сделать что-то хорошо, никому не говори, чего тебе это стоило. И если кто-то
спрашивал: «Ты готовился к этому тесту?», ответ всегда был: «Нет». Но, на самом
деле, ты начал к нему готовиться за три недели или даже за три месяца, поэтому
когда ты получил это «отлично», это только кажется, что тебе всё так просто
далось. Такое отношение – это просто… чушь собачья (зрители смеются), и от него один вред. Поэтому надо тренироваться
прощать, расширять своё представление о том, что «правильно», чтобы я мог
работать с этим чувством и не испытывать стыда за то, что я пытаюсь открыто
проявлять себя, прощать себя за то, что попытался что-то сделать… и ничего не
получилось – это очень важно. Я знаю, например, человека, который решил пойти
учиться на юриста, но через несколько месяцев осознал: «Это не для меня». И
тогда он принял, по-моему, очень смелое решение – ушёл оттуда, где, как он
понял, ему не место, а не остался там, чтобы соблюсти видимость благополучия. И
я также знаю и других людей, которые пошли учиться на юристов, получили дипломы,
а когда всё закончилось, говорят: «Чёрт, как же я ненавижу юриспруденцию». (Смеётся.)
(Зрители смеются).
ВМ: «Но теперь я уже получил этот
диплом, а ещё у меня остались долги за учёбу, и, наверное, мне придётся идти до
конца». И мне грустно, когда я слышу, когда они так говорят о своей жизни.
Для себя я бы не выбрал такую дорогу. Поэтому не бойтесь пытаться что-то делать
и проваливаться. Это часть успеха.
В: Что ж, думаю, у нас есть время ещё
буквально на один вопрос. Очень кратко. Давайте пройдём… так много людей, как
же мне из вас кого-то выбрать? Первый ряд, девушка в клетчатом шарфе.
Девушка: Спасибо за возможность
задать вопрос. Я родом из такого места, где, если ты говоришь, что у тебя депрессия, то тебя подвергают стигматизации. Как ты считаешь, как справляться с этим на
уровне культуры, что надо делать, чтобы люди начали понимать, что депрессия –
это заболевание?
ВМ: (выдыхает). Думаю, это зависит от того, с кем вы говорите и что
может сильнее всего подействовать на этого человека. Например, я недавно снялся
в видео The Mighty – это организация, которая занимается разными заболеваниями
и проблемами, в том числе психическими, его целью было… показать, как депрессия
влияет на некоторых. Оно совсем небольшое, на три-четыре минуты. И я знаю, что
многие оценили это видео, потому что они смоги показать его своим друзьям и
членам семьи и сказать: «Вот, вот что это такое, вот что я пытался
сформулировать словами все эти годы», потому что депрессию трудно бывает
описать словами. Думаю, можно использовать онлайн-ссылки, видео, беседы, личные
консультации. Я считаю, что чем больше есть людей, которые говорят о депрессии,
– кажется, у Брюса Спрингстина только что вышла автобиография, где он
рассказывает, как депрессия повлияла на его жизнь, – тем больше это расширяет представление других людей – его аудитории, его
поклонников, читателей его книги – о темах, на которые допустимо говорить. Полагаю,
мы должны хотеть говорить о неприятных вещах, о которых говорить не принято, – иначе
вырастает стена молчания. А на противоположной стороне этой стены страдают
люди. Поэтому нам надо быть смелыми и – в подходящее для нас время, подходящим
способом и так, чтобы чувствовать себя в безопасности, – присоединяться к этим
диалогам и начинать бороться со стигматизацией. Думаю, что именно так этого и
можно достичь – разговаривая об этом, говоря об этом открыто. Тогда и при
условии, что это кажется вам безопасным, удобным и правильным.
В: Что ж… я думаю, мы все уходим с
чувством… наверное, большей уверенности в себе, и, надеюсь, что вы, как и я,
многое вынесли для себя из нашей встречи. Пожалуйста, давайте вместе
поблагодарим удивительного Вентворта Миллера.
(Зрители аплодируют).
ВМ: (говорит неслышно). Спасибо. Спасибо. До свидания.
*****
Английский текст:
http://rosemarygreen.blogspot.ru/2017/03/wentworth-miller-full-q-oxford-union.html
http://rosemarygreen.blogspot.ru/2017/03/wentworth-miller-full-q-oxford-union.html
«Оксфордский союз» – дискуссионный
клуб в рамках Оксфордского университета.
Если кто-то решит сделать на основе этого субтитры, буду очень рада :)
Если кто-то решит сделать на основе этого субтитры, буду очень рада :)
No comments:
Post a Comment